Она посмотрела на Яну. Ее невидимые руки напряглись. Так просто! Нужно ударить лишь один раз, и Яна умрет. Она даже ничего не почувствует. А потом солдаты убьют ее саму, и все кончится. Навсегда.
Она стиснула зубы – и бессильно уронила руки на колени. Нет. Она не может. Только не Яну. Она не хочет убивать. Она уже достаточно убила ни в чем не повинных людей. Она пойдет и умрет сама, а Яна… может быть, Яна когда-нибудь ее простит. И хватит сидеть тут и оттягивать неизбежное! Как укол: страшна не боль от иглы, а ожидание. Лучше, чтобы все кончилось побыстрее…
Карина решительно встала и подошла к двери, но задержалась на пороге.
– Цукка, Яна, я… спасибо вам за все, – хрипло произнесла она. – Выживите, если сможете.
И шагнула в коридор.
Может, Яна и сейчас поможет ей сражаться? Нет, вряд ли. Она слишком мягкотела. Тогда, во время побега, она растерялась и не соображала, что происходит. Сейчас же она все понимает – и не сможет атаковать. Разве что пустит слезу, пытаясь разжалобить убийц. Пусть. Может, те отвлекутся, и получится убить лишнюю парочку солдат, прежде чем ее расстреляют издалека. Надо только успеть подобраться к ним достаточно близко…
Еще крепче стиснув зубы и сжав кулаки, она быстро прошла по короткому коридору и сбежала по ступенькам крыльца. В глубине живота, казалось, лежал тяжелый ледяной камень. Дзинтон неподвижно стоял посреди дворика и, склонив голову, задумчиво смотрел на ворота, сотрясаемые глухими ударами. Он слегка повернул голову и бросил на Карину быстрый взгляд.
– Не хмурься, – сказал он – и в его голосе девочка отчетливо различила веселые нотки. – Не хмурься и не делай трагичное лицо. Сейчас, перепуганная ты моя, ты увидишь небольшое представление. Карина, я только что сказал тебе, что насилие решает далеко не все, и что глупы те, кто рассчитывают лишь на грубую силу. Сейчас ты сама увидишь, как словами можно остановить пули.
Он фыркнул. Карина подошла к нему и встала рядом. Может быть, увидев ее рядом с посторонним, они не станут стрелять сразу – значит, она успеет убить еще на одного или двоих больше. Надо только успеть толкнуть Дзинтона в сторону, чтобы он не попал под пули. Она вытянула одну невидимую руку и осторожно обвила ей его плечи – так, чтобы он ничего не почувствовал. Ну вот, теперь все правильно. Почему они не входят?
– Об одном только прошу – не надо вмешиваться, – Дзинтон положил ей на плечо свою вполне настоящую руку. Карина почувствовала тепло его ладони сквозь тонкую ткань платья. Спасибо тебе, Дзинтон. Спасибо, Цукка и Палек. По крайней мере, я умру, зная, что не все люди – сволочи и гады… – Карина, ты слышишь меня? Не вмешивайся, что бы ни случилось.
Внезапно он развернул ее к себе лицом и наклонился так, что их глаза оказались на одном уровне, с силой встряхнув за плечи.
– Карина, ты слышишь меня? Не вздумай вмешиваться ни при каких обстоятельствах! Не применяй свою силу! Ты все испортишь, понимаешь?
О чем он? Не применять силу… он знает, кто она такая? Откуда? Он…
– Карина, послушай, ты мне веришь? – Его черные глаза заслонили собой весь мир. – Веришь?
Словно во сне, девочка кивнула.
– Карина, я знаю, чего ты ждешь, к чему готовишься. Ты думаешь, что сейчас тебя возьмут в плен и снова начнут мучить. Я обещаю тебе – такого не случится. Честное слово, все будет совсем не так. Пожалуйста, Каричка, не вмешивайся, и все кончится хорошо, обещаю.
Каричка… давние полузабытые воспоминания, ласковые руки мамы, ее улыбка, тихий голос…
– Ты ведь не станешь вмешиваться, правда?
– Да… – только несколько секунд спустя девочка поняла, что это ее голос. – Не стану. Но Дзинтон! Они убьют тебя…
– Они никого не убьют, малышка, – ободряюще улыбнулся юноша. – Я же говорю – сейчас ты узнаешь, как словами можно останавливать пули. Но если ты попытаешься что-то сделать, то испортишь все удовольствие. Просто стой на месте и делай грозное лицо, как сейчас, но не вмешивайся, хорошо?
– Хорошо…
Дзинтон выпрямился и снова повернулся к воротам. Карина краем глаза заметила прижавшихся друг к другу Яну с Палеком, испуганно застывшую в дверном проеме Цукку, но уже не осталось времени что-то делать и о чем-то думать, потому что ворота наконец-то распахнулись настежь.
Саматта чувствовал себя полным идиотом. Вокруг творилась какая-то мистика. Ни одна – ни одна! – канистра со слезогонкой не смогла пробить оконное стекло! Скажи кому, что килограммовая канистра, почти в упор выпущенная из "берты", отскакивает от окна, словно резиновый мячик, выбрасывая свое содержимое в лицо стрелку, – не поверят. Не поверят даже после того, как поклянутся все тридцать его бойцов. Стены двора – они просто заколдованы! Почему ни один из его людей так и не смог через них перелезть, не понял ни он, ни перелазившие, ни те, кто наблюдал со стороны. Похоже, их поверхность вращалась так же, как беговая дорожка в тренажерном зале, оставаясь, правда, абсолютно неподвижной. А ворота? Хлипкие деревянные досточки, которые, кажется, можно проткнуть пальцем в бронированной перчатке, не только устояли перед прикладами и пушечными ударами ногами, но и успешно выдержали три – три!!! – направленных заряда, каждый из которых мог словно консервным ножом вскрыть дверь банковского сейфа.
Одно из двух. Либо здесь творится непонятная мистика, либо и он, и его люди напрочь сошли с ума и страдают галлюцинациями. Как вариант – с ума сошел он один и сейчас наслаждается глюками где-то в психушке.
Нет, не время думать. В здании два девианта и три некомбатанта. А поскольку в дом не удалось запустить газ и эффекта внезапности не получилось, то некомбатанты, скорее всего, уже мертвы, а девианты полностью готовы защищаться. Хотя, возможно, девианты держат некомбатантов как живой щит. Но в любом случае тех можно считать мертвецами. И взять живыми девиантов тоже, вероятно, не выйдет. Да, он не должен рисковать понапрасну собой и своими людьми, но… Но он надеялся, что хотя бы второго девианта, Яну, удастся взять живой – ведь она пока не проявила той склонности к убийствам, как Карина, и, возможно, не стала бы агрессивно нападать. Но теперь их почти наверняка придется убить обеих.